Ян Гордеев о прокуратуре, недожурналистах и приходе в Ислам

Ян Гордеев — главный редактор самого посещаемого новостного онлайн СМИ в Татарстане. Он вырос в семье журналистов. Работал в федеральных изданиях. В интервью Inkazan Гордеев рассказал, за что не любит Москву, как работал в отделе по расследованию убийств и почему принял ислам.

Об отце  

90-е годы мы проживали с ощущением эйфории и надежды. Для меня нет понятия «мрачные 90-е» или «лихие 90-е». Мы были маленькими детьми, подростками, ничего не понимали, но это состояние нам передавалось от взрослых. Журналистика набрала темп в период перестройки. Я помню, какие смелые вещи писали тогда газетчики, как они меняли жизнь вокруг.

Папа был известным журналистом. Популярным его сделала, конечно, перестройка. Он пришел в журналистику в начале 80-х. Сначала в «Вечернюю Казань», оттуда ушел в «Советскую Татарию» (сейчас это газета «Республика Татарстан»), но его слава, известность пошла со времен Горбачева. Он писал материалы про карательную психиатрию — это я помню очень хорошо. Я иногда читаю пожелтевшие от времени вырезки из газеты. Уже потом, в 90-е годы, были другие проблемы. Но моя сознательная жизнь, детство началось именно так. Мой отец был очень знаменитым. Когда мы ходили по улицам — с ним здоровались прохожие. В конце 80-х он выставлял свою кандидатуру на выборах в Верховный совет ТАССР. Проиграл, но доказал, что выборы были сфальсифицированы. Тем не менее, мандат ушел другому человеку.

О работе в прокуратуре 

Я работал в прокуратуре Татарстана и по-своему горжусь этим. Тогда еще не было разделения на следственную и надзорную часть. Это была, по сути, советская прокуратура. Я хотел быть адвокатом. У папы сложились хорошие отношения с прокурором Татарстана Сайфиханом Хабибулловичем Нафиевым (к сожалению, он умер в расцвете лет). Он предложил поработать у него. Сайфихан Хабибуллович относился ко мне с большой симпатией. Но никогда этого не показывал. Уже после мне рассказывали, что он всегда спрашивал, как я работаю, какие успехи делаю, как учусь. Его это интересовало. Он предложил мне пойти поработать в прокуратуру, в один из самых серьезных отделов — по расследованию убийств и бандитизма. Мне было 15 лет. Когда я пришел в отдел кадров устраиваться, там собрались все, чтобы на меня посмотреть. Я выглядел, наверное, лет на 12. Люди сомневались, как я смогу работать. Спрашивали, зачем тебе это надо? Так я устроился и стал кадровым сотрудником прокуратуры. Отдел возглавлял Рафкат Уразбаев. Он недавно ушел из системы. Сейчас работает в КХТИ. У него служил Павел Николаев, тогда он был старшим следователем по особо важным делам, только начинал свою карьеру. Но уже в то время было ясно, что он пойдет далеко. Очень целеустремленный, сильный человек. Сейчас руководит республиканским следственным управлением. Все следователи в отделе старше меня лет на 10. Вот мне сейчас 35. Я понимаю, что они все были мальчишками. Николаев был сосредоточенным человеком. А Уразбаев — очень жесткий начальник и всегда следил, какой подчиненный чем занимается. Но никогда не смотрел, что делает Николаев. Потому что тот всегда занимался делом. Уже второго января Николаев был на работе. Ему доверяли самые сложные дела по убийствам. Вектор был ясен. Так и случилось. Я закончил школу, потом пошел на юрфак ТИСБИ. Это стало удачным выбором. Не знаю, как сейчас, но в то время он являлся очень неплохим вузом. У нас все преподаватели были университетскими. Я думал, что останусь в системе, но случилось несколько обстоятельств. Когда я закончил вуз и пришел устраиваться в прокуратуру, мне сказали: «Ты в Казани работать не будешь, ты уедешь в район». А я не захотел. В районах был кадровый дефицит. Если ты — дипломированный сотрудник, иди, поработай на периферии. Год, два, три, потом тебя, может быть, переведут в Казан.

О работе в Москве  

Я начал работать журналистом в 2008 году. А потом уехал в Москву. У меня, как у каждого провинциала, было ощущение, что в Москве кипит настоящая жизнь, а здесь мы прозябаем. Но в итоге я вернулся в Казан с большим удовольствием. Понял, что здесь можно работать намного интереснее и намного лучше. Столица мне в этом отношении напоминала нору, в которую забились 7 сурков, а ты — 8-ой. Вы сидите и вам там тесно, а на улице очередь еще из 8 сурков — ждут, когда вы вылетите. Я начал понимать, что Казан быстро развивается. Здесь будет дефицит в кадрах. Так и произошло. В Москве, действительно, нечего ловить. Я сейчас уже очень скептически отношусь к людям, которые говорят «здесь делать нечего, нужно уезжать в Москву или в Питер». Я думаю, что журналистика в Татарстане находится на уровне. На хорошем таком, столичном, уровне. Мы — столица, конечно. Я работал в бумажной газете, в ней трудилось много пенсионеров. Они жили прежними временами и не понимали, что бумажные листы уже сменил экран iPad. У бумажных журналистов было презрение к тем, которые были в онлайн-изданиях. Они не считали их журналистами. Мы в печатном издании приходили, открывали какую-нибудь «Газета.ру», смотрели, что написали эти недожурналисты, а потом просто переписывали их статьи. Так можно было поработать месяц, два. Потом я понял, что это тупая работа. Интернет развивается, интернет уже все вытеснил.

О возвращении в Казан

В Москве пробки не только из автомобилей — я видел пробки из людей. Мне это ужасно не нравилось. Когда выходишь из метро и идешь очень медленным шагом, потому что впереди тебя — толпа, позади тебя — толпа. Все забито. А здесь родная Казань, в которой ты знаешь все. А если напрячь память, можно вспомнить, что и откуда пошло, когда твои родители еще работали — они много говорили об этом. Ты знаешь историю: как становилась Республика Татарстан, первый президент — Шаймиев, второй президент -Минниханов. Политику ты начинаешь понимать, потом начинаешь разбираться в экономике. Ты знаешь здесь все до последнего камня. В Казани есть связи: люди, которые тебя помнят, люди, которых ты знаешь буквально с детства. Естественно, выбор был предопределен. Я сначала пытался устроиться в БО. У меня там не очень получилось. Потом появился Kazanweek. Именно в Kazanweek я понял, в чем различие между печатной и онлайн-журналистикой. Я считаю, что как журналист я состоялся именно в Казани. Да, в Kazanweek была «команда непрофессионалов». Люди, у которых в головах не было догм. Мы были совершенно свободными и поняли быстрее и лучше, что такое онлайн-журналистика, чем люди, которые работали в печатных газетах.

О «Ведомостях» 

Я опять вернулся в печатную журналистику в 2012 году — руководил «Ведомостями» здесь, в Казани, до 2014 года. Это была гигантская школа, потому что до этого я никогда не работал в экономической теме. Я набирал людей буквально с улицы. Журналистов, как всегда, не было — вечный кадровый голод. Пришел человек, я с ним поговорил и подумал, что у него все получится. Денар Сулейманов. Он занял после меня должность руководителя региональных «Ведомостей» — прекрасный журналист. Первые месяцы мы проработали с ним вдвоем. «Ведомости» были очень хорошей школой. Я считаю, что это одна из самых лучших газет в России. То, что она была бумажной, нисколько не повлияло на меня, я научился разбираться в экономике, я научился понимать какие-то вещи, которые до этого не понимал. На своем уровне, конечно, разбираться, потому что я не эксперт.

О Kazanfirst 

В начале 2014 года я получил приглашение работать здесь. По посещениям сайт на первом месте. Сейчас лето. Традиционный спад. Люди интересуются новостями, но на такой жаре не хотят читать. Посещаемость в районе 60-70 тысяч в день. 100 000 — когда произошло что-то большое. Если брать два критерия, по которым оценивается успешность СМИ — цитируемость и посещаемость, по посещаемости мы на первом месте, по цитируемости наша задача — третье место. И в этом году мы будем третьими. Во втором квартале мы снова вернемся на третье место. А так, по цитируемости, сейчас мы держимся на третьем, четвертом, пятом месте. Для СМИ понять свою аудиторию все равно, что для человека понять, кто он и чем хочет заниматься. В какой-то момент, когда делаешь эту работу долго, осознаешь, что не понимаешь, кто твоя аудитория, плюешь на все и начинаешь писать для друзей. Мысленно выбираешь своего друга и думаешь, что ему это будет интересно. Я всегда говорю сотрудникам: «Пишите, как будто пишете для своих друзей». Они же наверняка входят в 100 000 человек, которые заходят на сайт.

О работе журналиста 

В отрасли кадровый дефицит, можно сказать, голод. Причина — поменялась профессия. Онлайн-журналистика появилась недавно. И людей, которые способны работать в ней, не хватает. Ушло старое поколение. Ушли бумажные СМИ. И вообще люди уходят из журналистики. К сожалению. На Западе совершенно не зазорно человеку с сединой ходить на митинги с диктофоном. Для нас же это считается признаком карьерного провала. Человек после 30 ходит на митинги с диктофоном — с ним что-то не так. В России вообще неправильно понимают профессию журналиста. Для окружающих это не профессия, прежде всего. Спросите знакомых ради интереса. Мне люди говорят, что не считают журналистику за работу. Представление о ней примитивное. Вроде того «я тоже могу написать статейку», все же писали сочинение в школе «как я провел лето». В какой-то момент, будучи еще очень молодым, я не любил говорить, кем я работаю. Не то что стеснялся. Самое печальное, что сами журналисты рассматривают эту профессию как трамплин, чтобы уйти в другую работу или в пресс-службу. Я не знаю, какие планы у моих коллег на будущее. Но думаю, что многие бы из них расстроились, если бы узнали, что они через 20 лет будут работать журналистами. Да, были мастодонты в 90-е годы, которые занимались этим до конца дней. Но они ушли на пенсию. В нашей отрасли работают молодые, тут пока нет мастодонтов.

О рынке СМИ в Казани 

Американцы вывели правило: если на определенной территории работают несколько СМИ (особенно серьезные издания), то одно будет окупаемым, остальные — дотированными. Я знаю, что на рекламном рынке сейчас сложилась плохая ситуация. Поэтому зайти на этот рынок очень сложно, а остаться еще сложнее. Я пытаюсь понять, как меняется профессия, в том числе и по своему собственному поведению. Я уже давно не читаю статей, выпущенных не в своем издании. До конца точно ни одной не читаю. Я смотрю по заголовкам. Онлайн-издания как раз и отличаются от газетных тем, что информацию нужно подавать как можно быстрее. Рассказывать коротко и ясно. Если все это можно вместить в один заголовок, то зачем мне читать статью? Я вижу, как формируется то, что я условно называю «культурой заголовка». Нас критикуют часто за то, что мы в нем рассказываем суть истории, прочитал его и можно понять, о чем речь. Но уверен, что мы к этому и придем — онлайн не предполагает другого. Потребляется быстрая и короткая информация. Нужда в длинных текстах, впрочем, не пропадет никогда.

О западной журналистике  

Я много читаю западные онлайн-издания. Там журналистика более ангажированная. Стараюсь читать американские СМИ. Хотя сегодня ради интереса смотрел какую-то зимбабвийскую газету. В этой стране была забастовка учителей из-за задержек зарплаты. В России современная журналистика часто представляет собой бесстрастное изложение фактов. Если ты хочешь расставить акценты и оценки, то приглашаешь экспертов с именем. Сложив это в один текст, получаешь статью. На Западе нет такого понятия как «эксперт». Я почти не встречал их в статьях «Вашингтон пост» или «Нью-йорк таймс». Только если сложная тема: например, оффшорное законодательство. Там журналисты сами себе эксперты. Они сразу говорят: «Этот дурак», «Этот умный», «Этот хороший», «Этот плохой». Он даже может не объяснять, почему так решил. Это заметно по избирательной кампании президента США. Идет такая грубая атака на Дональда Трампа. Я понимаю, что у нас на это способен Дмитрий Киселев. У них журналистика — это один сплошной Дмитрий Киселев. Потому что людям нужна не только информация. Им нужно мнение. И мнение — это такой же товар, как информация. С одним отличием. Информацию может искать и распространять любое молодое СМИ. А подавать мнение может только издание с годами работы за спиной. Я, когда пришел в Kazanfirst, сказал ребятам: «Убирайте лишние оценки, просто транслируйте факты». Сейчас я уже говорю журналистам, чтобы они допускали свое личное мнение, делали какой-то вывод. Я считаю, что западная журналистика вся ангажированная. Она советская. Я не могу сказать, плохо это или хорошо. Это просто факт и все. Я так оцениваю. Там советская журналистика в худшем понимании этого определения. Со всеми штампами. У нас какие были штампы в газетах той поры: «махровая антисоветчина», «продает оптом и розницу Родину», «низкопоклонство перед Западом». Наша журналистика пытается как-то быть неангажированной. У них нет.

Об отношении с властями 

Власть в Татарстане открытая. Она предоставляет информацию, которую ты от нее требуешь. Это не исключает отдельных историй, но тем не менее, власть открытая. В основном что нам нужно от госструктур? Чтобы они дали информацию. Иногда начинается волокита: «пришлите запрос, ответим через месяц»… Или, предположим, звоним, говорим, что мы хотим осветить такую-то тему. Ответ: «Ой, не надо, не пишите, пожалуйста». Допустим, руководитель какого-нибудь учреждения не хочет, чтобы появлялась статья. А дальше ты уже сам решаешь — важны ли тебе хорошие отношения с ним в будущем. Ведь можно рассориться, больше не контактировать и потерять источник информации. Вся жизнь – это умение находить приемлемые решения. Повторю, журналистика в Казани на высоком уровне. Я до этого, наверное, был скептично настроен, но сегодня все познается в сравнении. У меня сейчас знакомый работает в другом регионе. Когда он уезжал, мы с ним долго разговаривали, он спрашивал, с чего начать, как начать. Я ему говорил: «Обязательно подружись с пресс-службой руководителя региона, потому что ты часто будешь с ней связываться. Подружись со своими коллегами». Он приехал туда и рассказывает, что пресс-служба главы региона принципиально не общается с журналистами. В Татарстане такое невозможно.

Об исламе 

В апреле вышла книга «100 известных русских мусульман». Меня туда включили. Я шучу, что меня вписали для того, чтобы получить круглую цифру — 100. По-моему, ее выпустил исламовед из МГУ Силантьев. Я не знаю, за какие заслуги я туда вошел. Книгу не читал, мне о ней рассказали. Я почти не говорю на тему принятия мною ислама. Она чрезвычайно личная. Конечно, есть круг людей, которые об этом знают и знали всегда. Но до сих пор слышу за спиной нехорошие слова о себе. Мне неприятно. Напрямую никто в глаза не скажет. Но за глаза бросают. Иногда говорят — предатель. Я не понимал, в чем заключается предательство. Что ты русский мальчик, и когда-то принял ислам? Я, наверное, поэтому никогда не любил на эту тему разговаривать. И сих пор не люблю ни антиправославные, ни антихристианские, ни, уж тем более, исламофобские рассуждения. До меня доходили обрывки всяких разговоров, например, о том, что я – вахаббит. Смешно, конечно. Ислам был для меня решением, над которым я думал еще подростком. Наша семья — этнически русская, по традиции мы православные. Но так получилось, что мы всегда находились при мечети. У моей мамы все подруги — татарки, мусульманки. Я помню, что в мечетях Казани мы появлялись очень часто. Поэтому у меня всегда была возможность смотреть, сравнивать, прислушиваться к своему сердцу. А потом уже, в более зрелом возрасте, я принял это решение. Хотя считаю, что я уже родился мусульманином. Просто оформлено это было позже. Я — глубоко верующий человек, религиозный человек. Для меня доказательство Всевышнего (именно доказательство) во всем окружающем мире. Бывало смотришь на какую-нибудь зверушку, или явление природы и думаешь — как Он смог так гениально создать этот мир.